Федор Гидаспов

В конце 80-х годов, когда Пятницкую церковь стали восстанавливать из руин и мерзости запустения, вдруг обнаружились у ее стен массовые людские захоронения... В черепах всех этих несчастных были пулевые отверстия, заткнутые ватными тампонами: на месте, где совершалась Жертва Безкровная, безбожной властью был устроен конвейер смерти... Трудно себе представить, что может переживать страдающая душа верующего человека в последние минуты перед казнью, видя всю ретроспективу падения русского человека. Но, быть может, некоторые их этих страдающих и верующих сердец, помимо упования на милость Божью, согревало еще горячее предстательство первого мученика Пятницкого прихода, настоятеля этой церкви, протоиерея Феодора Гидаспова, убиенного безбожниками еще в 1918 году и явившего всей своей жизнью образец бесстрашного пастырского служения...

Феодор Михайлович Гидаспов родился в 1877 году в селе Тростянка Бузулукского уезда в семье священника Самарской епархии. С раннего возраста Феодор решил пойти по духовной стезе: благочестивая и размеренная жизнь семьи сельского пастыря предуготовляла юноше именно священнический путь. Окончив духовное училище и Самарскую Духовную Семинарию, Феодор в ноябре 1895 года Преосвященным Гурием (Буртасовским), епископом Самарским и Ставропольским, был определен псаломщиком в село Ивановку-Криволучье Николаевского уезда Тем же Преосвященным 4 февраля 1896 года был рукоположен во священника к Михаило-Архангельской церкви села Красная Поляна Николаевского уезда. Здесь о. Феодор ревностно трудится над устроением Красно-Полянской церковно-приходской школы, в которой затем состоит заведующим и законоучителем. Эти труды особенно отмечаются епископом Гурием. В январе 1899 года о. Феодора - как способного к противосектанской миссии — переводят в село Андреевку Бузулукского уезда.

С 1901 по 1907 год он уже настоятельствует в церкви села Гамалеевка, где исполняет также обязанности заведующего и законоучителя церковно-приходской школы, а в 1907 году поступает в Казанскую Духовную Академию, курс которой успешно завершает 15 июня 1911 года в звании кандидата богословия. По предложению Попечителя Оренбургского Учебного Округа от 6 сентября 1911 года за №15860 с согласия Епископа Екатеринбургского Митрофана (Афонского) о. Феодор был назначен законоучителем Екатеринбургской 1-ой женской гимназии, а с сентября того же года и настоятелем гимназической церкви св. Марии Магдалины. В августе 1912 года Преосвященным Вениамином (Муратовским), епископом Симбирским определен на штатное место к Богородице-Рождественскому собору г. Алатыря, а в августе возведен в сан протоиерея. В Алатыре о. Феодор также нес многочисленные и разнообразные обязанности: председателя Педагогического Совета Алатырского епархиального женского училища, председателя Алатырского отделения Симбирского епархиального Училищного Совета, благочинного 1-го округа церквей Алатырского уезда, члена Алатырского городского попечительства детского приюта-богадельни, законоучителя Епархиального женского училища и женской гимназии.

По собственному прошению архиепископом Казанским и Свияжским Иаковым (Пятницким) о. Феодор был переведен в Казанскую епархию и определен на место 2-го священника Казанского Богородского женского монастыря, где исполнял свои пастырские обязанности с октября 1913 по апрель 1916 года, будучи также законоучителем монастырской церковно-приходской школы. В те же годы он состоял лектором особо популярных в народе религиозно-нравственных чтений во Владимирской читальне при Покровской церкви г. Казани. С 7 апреля 1916 года о. Феодор стал настоятелем Пятницкой церкви г. Казани, находившейся, как уже было сказано, недалеко от того же Богородицкого женского монастыря, и законоучителем Пятницкой церковно-приходской школы. Кроме того, с апреля 1916 года состоял он постоянным членом и казначеем Казанского Епархиального Училищного Совета, законоучителем II женской гимназии (с марта 1917 года), членом Православного Братства свт. Гурия и благочинным 1-го градского округа церквей г. Казани⁹⁸.

Казалось бы, ничто в биографии о. Феодора не указывало на его особый крестный путь — обычное летописание служебных поприщ русского пастыря. Но вот, однако, находим и некоторое чудесное событие, явно отмечающее этого батюшку и предзнаменующее необычную судьбу его.

Отечественная война 1914 года наполнила церкви ищущими утешения матерями, женами, детьми воюющих солдат и офицеров, калеками, вернувшимися с фронта, вдовами и сиротами. В церкви, в родном, любимом пастыре искали эти люди разрешение от тревог, успокоение от невзгод, утешение от потери любимого человека — сына, мужа, отца... Сколько же доброты, тепла, искренней заботы должно было вместить сердце пастыря, чтобы снискать особую любовь прихожан и милость Божью. В эти тяжелые военные годы о. Феодор не только духовно окормлял своих прихожан и занимался благочинием 1-го градского округа церквей, но и находил время и силы идти к раненным и увечным в клиники и больницы, дабы облегчить нравственные и физические муки солдат, ободрить их, помочь и утешить. И это действенно помогало, исцеляло. Одно из таких исцелений, кое о. Феодор — по скромности своей и смирению — отказался приписать, в том числе и силе своей молитвы, ибо несомненно был замечательным молитвенником — описано им в "Известиях по Казанской епархии”⁹⁹

На имя настоятельницы Казанского Богородского женского монастыря игуменьи Варвары было получено письмо от княгини Александры Артуровны Урусовой, попечительницы городского госпиталя №67. В письме княгиня рассказала про милость Божию, явленную через Казанский образ Божьей Матери.

В госпитале долгое время лежал "нижний чин Никифор Рудин", раненый разрывной пулей в живот и доставленный в ужасном состоянии при постоянной температуре около 40°С. Положение Рудина с каждым часом все ухудшалось, и решено было делать операцию, впрочем, без надежды на благополучный исход. Накануне же операции, в субботу, в госпитале служил всенощную о. Феодор Гидаспов (тогда еще священник Казанского Богородицкого монастыря), принесший Чудотворную икону и осенивший ею раненого Никифора Рудина. Солдат, человек очень верующий, попросил княгиню во время службы поставить свечу и горячо за него помолиться. И вот каково же было всеобщее удивление и радость, когда в ночь с субботы на воскресенье состояние больного резко улучшилось, температура спала, ужасные боли стихли, и все так благополучно разрешилось, что даже операция не понадобилась. "И еще много действительно внезапных, чудесных исцелений происходило по горячей молитве и вере самих больных и тех священников Казанского монастыря, что носили по госпиталям Чудотворный Образ Заступницы рода христианского и служили молебны". Заканчивается же письмо княгини Урусовой словами:

"Я всецело приписываю многие исцеления в нашем госпитале горячей вере и молитве, возносимой раненными непосредственно к св. иконе Казанской Божией Матери, и я тем более счастлива выразить Вам, высокочтимая Матушка, и всем священникам нашу общую глубокую благодарность за доставление в госпиталь св. иконы и прекрасные службы и слова утешения, которые приходится слышать от священников..."

И, действительно, событие это знаменательно, и, действительно, не случайно, что пастырское служение о. Феодора было так тесно связано с Казанской иконой Божьей Матери: вначале священнослужение в храмах Казанского Богородицкого монастыря, несомненно, пребывающего под Покровом Пресвятой Девы, после — в Пятницкой церкви, место основания которой также освящено первонахождением на нем (в церкви Николы Тульского) Чудотворного Казанского Образа. Так что и в суховатом клирово-ведомостном перечне мест служений о. Феодора тоже можно рассмотреть Промысл Божий, ведущий сего пастыря дорогой предуготовления к особому, мученическому испытанию. И знамением сего стал небывалый дотоле и потому так болезненно всеми воспринятый арест о. Феодора 27 июля 1917 года.

Но прежде надобно отметить, что события февраля 1917 года поначалу были встречены вполне лояльно в среде либерального академически образованного казанского духовенства, чего оправданием была еще и всеобщая растерянность. Но уже к лету 1917 года большая часть духовенства осознала весь масштаб надвигающегося беззакония (в смысле не только юридического, но и церковного "без-за-кония" — "без Закона") и соорганизовалась в несколько союзов: Союз Православных Общин, Братство Защиты Святой Православной Веры и, наконец, Союз пастырей г. Казани и Казанской епархии. В уставе последнего общества, где состоял и о. Феодор Гидаспов, о целях Союза говорилось:

"Союз пастырей г. Казани и Казанской епархии имеет целью, ввиду нового направления государственной и церковной жизни, объединить православных пастырей в тесное содружество для плодотворного делания на ниве Христовой, для согласованного стояния за заветы Христа и Его Церкви; для духовной и материальной взаимопомощи пастырей, для защиты их гражданского правового положения и обсуждения в своей среде возникающих вопросов церковной жизни и пастырской деятельности"¹⁰⁰.

Помимо прочей, Союз пастырей развернул и просветительско-издательскую работу, и к концу июля выпустил шесть листков (тиражом в десять тысяч каждый) для раздачи прихожанам после богослужений. Листки эти были на темы: "Что такое настоящая свобода?", "Уроки прошлого — назидание настоящему", "Сила православной веры", "В чем наша сила?", "Предстоящий всероссийский собор" и "Что значит отделение Церкви от Государства?" Через эти листки пастыри стремились донести до народа всю опасность создавшегося положения в России, усугубляемого, во-первых, войной, а, во-вторых, действиями новой власти, непродуманными мерами своими способствующей росту анархии и возрастанию безбожия в дотоле монархической и православной стране, привыкшей к размеренному, патриархальному образу жизни. В листке "Что значит отделение Церкви от Государства?" Союз пастырей, основываясь на подлинных фактах истории других народов, попытался разъяснить всю опасность, которая может грозить Православной Церкви, если на Учредительном Собрании будет принято полное отделение ее от государства, каковое требование содержалось в программах многих политических партий (с.-р., большевиков, анархистов и пр.)...

Что сказать... Правы оказались русские пастыри, не обманувшиеся в своих тревожных предчувствиях. Ныне уже просто нелепо повторять, будто бы отделение Церкви от государства сослужило Поместной нашей Церкви хорошую службу, ибо такой зависимости (едва ли не рабства) от государственных служб, каковая существовала в нынешнем столетии, история Православной Церкви еще не знала. Можно, конечно, толковать о пользе такого отделения в современную нам эпоху, но тогда, в 1918 году, было иное время, иные люди, иное государство. Для тех условий возмущение духовенства отделением Церкви от государства было не только правомерно, но и правомочно. Не случайно, что именно листок с церковно-историческим разъяснением последствий декрета об отделении Церкви от государства и подвиг властьпридержащих на насильственные меры, внезапно со всей очевидностью показавшие, насколько декларируемые лозунги о свободе слова и пр. расходятся с действительностью.

Каждый год 25 июля ст. ст. из Седмиозерной пустыни (находившейся в 17 верстах от Казани при реке Солонице и озере, образовавшемся от слияния семи малых озер) в Казань совершался крестный ход с Седмиозерной иконой Божьей Матери, а 27 июля — обратно из Казани в пустынь. В 1917 году 26 июля икона эта — по традиции — находилась в Кафедральном соборе. Служба была архиерейская: митрополиту Иакову сослужило многочисленное казанское духовенство, причем проповедь в этот замечательный праздничный день (согласно установленной чреды) произнес о. Феодор Гидаспов. На следующий день, 27 июля 1917 года, во время проводов из Казани Седмиозерной иконы, о. Феодор, исполняя поручение своей корпорации (Союза пастырей), после службы, имея на себе епитрахиль, раздавал в Кремле возле Кафедрального собора религиозные листки: "Предстоящий Собор Всероссийский Православной Церкви", "В чем наша сила" и "Что значит отделение Церкви от Государства?" Поскольку батюшку Феодора народ хорошо знал и охотно брал листки и читал их, то подобный людской интерес не ускользнул от внимания военного чина с красной повязкой, который, подойдя к священнику, потребовал от него прекратить раздачу листков. О. Феодор не счел себя обязанным подчиниться этому ультимативному распоряжению и был за то арестован, и прямо в епитрахили, под конвоем двух вооруженных военных, под негодующие возгласы мирян, препровожден в Казанский Совет Рабочих и Крестьянских Депутатов. Там у него и был отобран листок, как якобы "черносотенный, натравливающий одну часть населения на другую и как таковой, который духовенству раздавать позорно..." После этого о. Феодор был вскоре отпущен. Однако, в тот же день в центральную типографию, где печатались листки "от пастырей г. Казани", явились агенты Совета и взяли с администрации подписку о том, что она не выпустит оставшиеся 9000 листков "Что значит отделение Церкви от Государства?"

Уже 29 июля в "Казанской рабочей газете" и "Крестьянской газете" появились статьи с обвинениями Союза пастырей г. Казани и о. Феодора Гидаспова в "черносотенной, погромнической деятельности". Тогда 30 июля состоялось общее собрание духовенства и выборных мирян I благочиния г. Казани, на котором церковно-приходской совет Пятницкой церкви сообщил о происшедшем инциденте. После обсуждения случившегося было принято решение о необоснованности задержания о. Феодора Михайловича Гидаспова и незаконности ареста тиража листка "Что значит отделение Церкви от государства?", в котором не заключается ничего черносотенного или контрреволюционного (это было принято общим решением мирян по оглашению означенного листка). Более того, по единому решению собравшихся, "за листок пастыри заслуживают не порицания, а благодарности — каковую миряне просили от их имени передать общему собранию Союза пастырей, по инициативе которого листок был составлен и распространяем в народе". Гидаспову, как потерпевшему, было выражено "глубокое сочувствие по поводу совершенного над ним насилия".

После этого, собрание единогласно постановило:

"1) Сообщить копию настоящего постановления г. Прокурору Казанского Окружного Суда для привлечения лиц, виновных в вышеуказанных превышениях власти, к уголовной ответственности и ходатайствовать пред ним о сложении с вышеупомянутого листка неправильного ареста.

2) Просить Высокопреосвященного Архиепископа Казанского Иакова о вышеизложенных происшествиях довести до сведения г. Обер-Прокурора Святейшего Синода, в целях отражения свободы слова Православной Церкви.

3) Просить пастырей г. Казани широко огласить в среде православных христиан происшедший прискорбный инцидент"¹⁰¹.

В 7 ч. вечера того же дня состоялось собрание Союза пастырей г. Казани и Казанской епархии, на котором также было рассмотрено незаконное задержание о. Феодора Гидаспова и арест значительной части тиража листка; при этом было заявлено, что говорить правду о бедах, несомых России безбожием, "пастыри г. Казани считают cвoи священным, пастырским и гражданским долгом". Помимо пунктов, созвучных с решениями собрания духовенства мирян I благочиния, в постановлении Союза пастырей был и такой:

"3) Союз пастырей г. Казани считает ниже своего достоинства отвечать на брошенное ему обвинение черносотенной, натравливающей одну часть населения на другую или, как сказано в "Казанской рабочей газете" от 29-го июля, погромной, клеветнической деятельности. Плоды его работ у всех пред глазами. Союз пастырей только недоумевает, почему именно его религиозно-патриотическая деятельность вызывает такое острое порицание со стороны совета с.р.д. и части местной прессы (см. еще "Крестьянскую газету" от 29 июля), между тем как издания явно погромного (например "Манифест анархистов-коммунистов") и кощунственного характера ("Новая нагорная проповедь" и некоторые сатирические журналы) свободно обращаются среди широких народных масс без тени реагирования на них со стороны означенного совета.."¹⁰²

Действительно, работа таких бесстрашных пастырей, как о. Феодор Гидаспов, проходила в тяжелых условиях все возрастающей активности различных антихристианских сект и политических движений, когда в газетах цинично высмеивались таинства Евхаристии и Крещения, оскорблялись чувства верующих, а духовенство выставлялось стяжателями, пьяницами и безбожниками, наживающимися на невежественности масс. Тем выше должны цениться усилия тех священников, которые вопреки всему, вооружившись лишь верой и молитвой, несли свое пастырское слово верующему народу. Верно, именно подобной атмосферой усиливающегося преследования духовенства были продиктованы мысли, занесенные о. Феодором в свою записную книжку. Одно замечание о. Феодора относится ко гневу, тому внутреннему теснению пороком добродетелей, которое сообщает человеку внутреннюю же разобщенность, противоречивость, мешающие обретению спасительного пути:

"Если кто-либо гневается (на тебя), то вспомни, что это одно из настроений, часто переживаемых и тобой, что если ты на гнев отвечаешь гневом, то это будет также смешно, как если бы человек стал гневаться на себя, находящегося во гневе. И, действительно, также трудно относиться к себе хорошо, как и к людям, если еще не труднее. Быть в мире со множеством личностей (т. е. пороков и добродетелей) также трудно или еще труднее, как быть в мире с людьми..."

Размышляя об идее, овладевшей умами некоторой части русского общества (о социализме), о. Феодор замечал: "Стремление к социализму, т. е. к жизни на справедливых, материально организованных началах, вполне понятно для людей бессильных, т. е. тех людей, интересы которых так и не могут перескочить через материальные стремления. Все силы этих людей еще направлены на борьбу с материальным рабством.., отсюда разделение на людей, у которых было волнение духа, которые распростились с материальным благом, так как они убедились в его суетности и неудовлетворенности (им); и вторая группа людей, для которых выигрыш на лоттера-аллегро составляет идеал жизни, для которых высшее благо — золото и все земные блага..."¹⁰³

Известие о задержании о. Феодора военными быстро облетело пределы города, и о. Феодор снискал еще большее уважение прихожан, всегда так ценивших в своих духовных отцах нелицемерное стояние за правду Божию. Наступил год 1918-й. Страшный год для России, переломный. Вряд ли о. Феодор мог равнодушно наблюдать это апокалипсической силы полотно, каковое представляла собою терзаемая и унижаемая Русь. Едва ли сердце русского человека и священнослужителя могло смириться с тем, что народ-богоносец склоняют стать народом-богоотступником, там — и народом-богоборцем. Напротив, читая перед прихожанами анафематствование Святейшим Патриархом Тихоном врагов Церкви (а значит, и врагов Православной Руси), о. Феодор и сам проповедовал в духе патриарших посланий. Сердце пастыря разрывалось от видения творимых большевиками бесчинств и беззаконий. Оттого и являлся в его проповедях — как толкование обещаний большевиков — библейский образ дающего камень вместо хлеба (Мф. гл. 7, ст. 9);после, в тюрьме, батюшку обвинят, что он говорил, будто большевики заставляют народ есть камни¹⁰⁴. Оттого и говорил он, чтоотвергающие Христа — суть "антихристы" (анти-христиане) и богоборческое воинство таковых — есть "войско антихристово", целью видящее уничтожение былой православной России (чего большевики не скрывали), строительство "Царства Божия на земле", иными словами (и словами Святейшего Патриарха Тихона) — Вавилонское строительство (после, в тюрьме, батюшке инкриминируют, что он проклина советскую власть, называя Красную армию — "антихристовым войском", а Народную Армию — "Божией").

После взятия Казани учредиловцами, о. Феодор каждый день крестным ходом обходил свой бедный приход по Нагорной улице, посещал прихожан, утешал их, успокаивал... 3 сентября, когда канонерки Раскольникова стреляли по городу и народоармейцы вывезли несколько орудий на защиту города, о. Феодора, как священника ближайшей к артиллерийской позиции церкви, просили освятить орудия. Он не отказал. Что мог пастырь противопоставить надвигающемуся беззаконию? Что мог принести на алтарь духовной победы над врагом рода человеческого и воинством его? Собственную жизнь и — подобно старцу Аврааму — жизнь чад своих: двое его сыновей — 20-летний Николай и 18-летний Борис ушли добровольцами в Народную армию.

Накануне взятия города красными, значительная часть жителей, напуганных слухами о красном терроре, покинула Казань. Это-то и спасло многих из них от скорой расправы. Часть из ушедших, правда, вернулась, но их ожидала печальная участь, и здесь показательна судьба о. Феодора. Он предчувствовал возможность ареста и потому, накануне прихода красных, вывез свою многодетную семью из Казани, для того чтобы переправить ее в более безопасное место — в Самару, где жила матушка его супруги. 22 октября, устроив семью и уладив все дела, о. Феодор попрощался со своими родными и выехал в Казань, куда звал его долг пастыря и обязанности благочинного.

Сразу же по прибытию 26 октября о. Феодора в Казань, обрадованные прихожане написали на имя коменданта города прошение о разрешении их любимому пастырю проживать в приходской квартире и исполнять свои священнические обязанности. Подобное обращение прихожан объяснялось тем, что квартиры всех ушедших с белочехами, были опечатаны и, по постановлению Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контр-революцией на чехословацком фронте, "никто из вернувшихся после бегов из Казани не мог быть прописан и не мог занять квартиру без разрешения Чрезвычайной Комиссии... "¹⁰⁵ Все это было сделано, конечно, с единственной целью — выявить возвращающихся в Казань горожан и применить к ним репрессивные меры. Для этих же целей служил опубликованный в октябрьско-ноябрьских номерах газеты "Знамя революции список из 1500 фамилий "контрреволюционеров", ушедших с белочехами, о которых (при обнаружении) следовало сразу же донести в ЧК.

Наивные прихожане, не предполагавшие всей коварности постановления ЧК, составили свое прошение от рабочих Пятницкого прихода и отправили его в городскую Комендатуру:

"... просим разрешить Феодору Михайловичу Гидаспову, вернувшемуся по пропуску от 22 августа из г. Самары, куда он ездил проводить свое семейство к матери своей жены, служить в Пятницкой церкви и занять свою прежнюю квартиру, которая находится в настоящее время запечатанной. При этом считаем не лишним добавить, что упомянутый священник прослужил в нашем приходе три года и за все это время мы, граждане рабочие, ничего предосудительного не замечали за ним, почему и желаем вновь видеть священником в нашей церкви. К сему прошению подписываемся мы, рабочие Пятницкого прихода г. Казани: (118 подписей рабочих-прихожан)"¹⁰⁶

Но что такое 118 ратующих за священника рабочих перед карательной десницей ЧК? И 31 октября н. ст. о. Феодор был арестован по доносу начальника Центральной пересыльной тюрьмы, решившего "реабилитироваться" перед ЧК за излишний "либерализм" в отношении к "контрреволюционному духовенству", проявленный им в случае с о. Дмитрием Шишокиным:

"До сведения моего дошло, что скрывающийся (!) бывший священник Пятницкой церкви г. Казани (фамилия которого мне не известна) и явный контрреволюционер, укрывается (!) в доме Пятницкой церкви на Большой Казанской улице..."¹⁰⁷

Видимо, для доносившего было вполне логичным поведение "скрывающегося священника": открыто вернулся в Казань, прибыл в родной приход, где его знают все окрестные жители, проживает на собственной квартире, находящейся, к тому же, недалеко от тюрьмы... Нет, не думал о. Феодор скрываться. Решение этого русского пастыря, еще в 1917 году испытавшего бесцеремонность революционной власти, было глубоко осознанным. Не мог он покинуть свою паству в столь трудное для нее время, не посчитал возможным для себя бежать от тех, кого обличал с церковного амвона.

Обвинения против о. Феодора строились на основании всего двух "свидетельских" показаний. Причем, первое, от начальника тюрьмы, было полностью составлено со слов его знакомого Владимира В., который будто бы и был очевидцем проповедей о. Феодора, а второе — от некой Антонины, простой неграмотной (показания за нее писал сам следователь Бабкевич) женщины, вдовы расстрелянного белочехами большевика. При аресте именно она указывала квартиру о. Феодора. Начальник тюрьмы, обозвав о. Феодора "ярым контрреволюционером" и называя его почему-то "Гидрасповым", показал (со слов своего знакомого), что священник"не только на улице, но и в церкви проклинал Советскую Власть и большевиков, называя их грабителями, Красную Армию — антихристовым войском, а Народную армию — Божией и призывал всех в нее записываться и защищать Россию и Учредительное Собрание от проклятых большевиков..." Тут же, уже от себя, "свидетель" добавил, что "еще в прошлом году около собора Гидраспов раздавал прокламации против отделения Церкви от государства до издания декрета".

Поскольку второе "свидетельское" показание было записано рукою следователя, то можно только догадываться, что именно он добавил от себя, посему приведем "показания" вдовы убитого большевика почти полностью:

"... священник Гидаспов в своих проповедях с амвона проклинал большевиков и агитировал против Советской, власти открыто. Во время чехословаков я была арестована, но потом освобождена... 3-го сентября Гидаспов кропил "святой водой" три орудия, которые везли против рабочих (т. е. миноносцев Расколъникова. — А. Ж.) и установили на лугах между дровами. Вместе с тем, Гидаспов говорил, что эти орудия против большевиков, которые заставляют нас есть камни и их необходимо уничтожить. Призывал в своих проповедях записываться всех в "народную армию", добавляя, что он жертвует двух своих сыновей. Прочитано. Неграмотная. Следователь Бабкевич".

И здесь своя трагедия, знак того времени: вдова, мать пятерых малолетних детей, безграмотная, запутавшаяся женщина своим "свидетельством", изложением (и искажением, быть может, невольным) фактов не только приговаривает священника к казни, но и обрекает семерых детей его на сиротство...

Допрос самого о. Феодора занял, видимо, немного времени и был простой формальностью, поскольку приговор тогда был для всех обвиняемых в контрреволюционности один — расстрел.

"8 сентября, — записал в своих показаниях о. Феодор,— я с семейством оставил Казань, направился в Лаишев, а оттуда в Самару. Со взятием Самары Советскими Войсками, я 22/Х выехал в Казань. Воззвания Митрополита Иакова в моей церкви во время богослужения — раздавались присутствующим в церкви,.. также как и другие воззвания от Епархиального Совета..."

О своих сыновьях о. Феодор отвечал так:

"Сыновья мои — Николай, студент Казанского Университета и Борис 6-го класса Классической гимназии 1-ой мужской — поступили в "Народную армию", первый по мобилизации, другими словами, оба ушли добровольно. К Советской Власти я отношусь, как ко всякой власти и ей подчиняюсь. Книги военного характера (при обыске были изъяты 6 учебников для артиллерии. — А. Ж.) были подобраны ребятишками во время разгрома Юнкерского Училища. Больше ничего не могу показать"¹⁰⁸.

ЧК постановила:

"Священника Гидаспова Феодора Михайловича как ярого контр-революционер, принимавшего активное участие в белогвардейской авантюре, подвергнуть высшей мере наказания. Следователь Бабкевич".

Об облегчении участи арестованного священника усиленно хлопотали и миряне, прихожане Пятницкого прихода, и Епархиальный Совет, и епископ Анатолий, как это было в случаях с о. Дмитрием Шишокиным, о. Филаретом Великановым и о. Даниилом Дымовым, но увы... К ноябрю 1918 года со всех концов Казанской епархии поступали слишком неутешительные известия о многочисленных арестах и расстрелах духовенства, чтобы питать хоть какие-то иллюзии по поводу участи заключенных священников. И 12 ноября 1918 года приговор был приведен в исполнение...¹¹⁰

Источник: А. Журавский. Жизнеописания новых мучеников казанских год 1918-й

Примечания

98. Биографические сведения об о. Феодоре Гидаспове и его послужной список приводятся по Клировой ведомости Пятницкой церкви г. Казани за 1918 год. (Архив составителя).

99. Прот. Феодор Гидаспов. Милость Божия, явленная через Казанский Образ Божией Матери// "Известия по Казанской Епархии". 1916. № 11 — 12. С. 304-306.

100. Устав Союза пастырей г. Казани и Казанской Епархии. "Изв. по Казан. еп,". № 36-37 (22 ноября) 1917 г. С. 601-603.

101. Скорби и радости пастырского служения. "Изв. по Казан, еп.". № 29— 30 (1-8 августа) 1917 г. С. 476.

102. Там же, С. 474.

103. Записная книжка священника Феодора Гидаспова. (Архив составителя).

104. Всего через два месяца в послании Святейшего Патриарха Тихона от 13 (26) октября 1918 года появился тот же образ дающего камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7, 9—10) применительно к безбожной власти, соблазнившей народ возможностью легкой и безнаказанной наживы и увлекшей последний в тщету Вавилонского строительства.

105. "Знамя Революции". 1918. №185 (9 окт.). С. 6.

106. Архив КГБ РТ, д.№ 928-18 (221). Прошение на имя Товарища Коменданта г. Казани от рабочих Пятницкого прихода г. Казани.

107. Там же.

108. Там же, С. 8.

109. Записная книжка священника Феодора Гидаспова. Архив составителя.

110. После расстрела о. Феодора, супруга его Елизавета Григорьевна Гидаспова осталась с пятью несовершеннолетними детьми на руках: 16-летним Владимиром, 12-летней Катериной, 8-летним Юрием, 6-летней Серафимой и 8-месячной Зоей, крещенной в Пятницкой церкви.

111. Свидетельство о мученической смерти о. Константина Далматова и обстоятельствах ее, сохранилось в семье Бренингов.

112. «Изв. по Казан, еп.". 1916. №9.

113. "Изв. по Казан, еп.". 1916. №19-20. С. 504-505.

114. "Изв. по Казан, еп.". 1916. №29-30. С. 666-667.

115. О подробностям мученической кончины о. Ореста Александрова сообщила его внучка Людмила Владимировна.

116. "Знамя революции". 1918. №. С. 3.

117. ЦГА РТ, ф. 894, оп. 1, д. 599.

118. В книге М. Польского. Новые мученики Российские. (Джорданвиль, 1957, Т. 1, С. 210), где излагаются обстоятельства смерти Александра Верижского, ошибочно указано иное имя — Василий Верижский, каковое, судя по всему, попало и на икону РПЦЗ "Собор новомучеников Российских", где в лике мирян значится Василий В. Однако никакого Василия Верижского в списках студентов КДА не значится.

119. Речь эта была произнесена мирянином на Общем Собрании Братства Защиты Св. Православной Веры в Богоявленской церкви г. Казани 8 апреля/ 26 марта 1918 г. (Цитируется по брошюре, выпущенной Братством Защиты Св. Православной Веры г. Казани к Пасхе 1918 г.).